Моисей и Сепфора. Поэма

Нуждой и страшным голодом гонимы,
Родоначальники израильских колен
Нашли пристанище в чужой стране, на Ниле,
Не ведая, что угодили в плен.

Они пришли со всем своим семейством,
Неся больных и ослабевших на руках,
С имуществом, что нажили все вместе,
Когда скитались в пагубных песках.

Их было семьдесят. Удел земельный
Всесильный фараон пожаловал им всем,
И властью брата наслаждаясь беспредельной,
Освоились они в земле Гесем.

Но умерли Иаков и Иосиф,
Почили братья все в могильной тишине,
А их наследники, могилы их забросив,
Беспечно размножались в той стране.

С тревогой египтяне замечали,
Как племя чуждое крепчает с каждым днём,
И в страхе к новому царю они воззвали:
«Спасай Египет, не шути с огнём!»

И новый царь, Иосифа не знавший,
Народу своему высокий шлёт указ:

«Всем верноподданным! Словам внимайте Нашим
И нижесказанное чтите, как приказ!
Царь внял речам, поднявшимся в народе,
Что стали нас сильней Израиля сыны
И многочисленней, а по своей природе
Сие опасно в целом для страны.
Опасность в том, что это племя тут же,
Случись война, в союз с противником войдёт,
Вооружится тайно нашим же оружьем
И, обобрав Египет, прочь уйдёт.
Итак, всем вам повелеваем строго:
Немедля, срочно принять меры все к тому,
Дабы, не вызывая толков слишком много,
Мешать плодиться племени сему».

Толпа сатрапов, трепетом объята,
Спешит к властителю, совет ему даёт:
Труд изнурительный с восхода до заката
Способен обессилить сей народ!

Совет был принят. Фараон на Ниле
Столицу Раамсес построить приказал,
Пифом с ней рядом – град зернохранилищ,
Военных арсеналов и казарм.

И вскоре средь Израильских селений,
Где мирно пахарь пел и дул в свирель пастух,
Вдруг появились, словно дьявольские тени,
Лихие легионы царских слуг.

Они людей на площади сзывали,
Где, красноречием пылая и горя,
Глашатаи, не уставая, толковали
О мудрых планах мудрого царя.

И стали делать кирпичи и доски
Под рабской плетью беспощадных египтян
Мужчины, юноши, безусые подростки –
Опора, щит и цвет израильтян.

Месили глину и гранит тесали…
На женщин пало бремя полевых работ…
Но чем его бесчеловечней угнетали,
Тем больше размножался этот род!

И новый план царю несут сатрапы:
– Келейно подкупить еврейских повитух,
Из коих каждая достичь того смогла бы,
Что не под силу сотням царских слуг!

Царь благосклонно головой кивает
И повивальным бабкам Фуе и Шифре
В Гесем указ секретный посылает
С сановником, виднейшим при дворе.

«Сей тайный свой указ вам посылая,
Повелеваем царской властию своей,
Чтоб вы, у евреянок роды принимая,
В живых лишь оставляли дочерей.
Сии дела столь важны для державы,
Что их свершением у нас добьётесь вы
Неслыханных наград, и почестей, и славы;
Отказ же будет стоить головы!»

Одетого в плебейские одежды,
Старушки выслушали царского слугу;
Но, в страхе возложив на Бога все надежды,
Остались непричастны ко греху.

Израиль, как и прежде, всё плодился,
Как прежде, сыновья родились и росли…
Узнав об этом, гневный царь распорядился,
чтоб повитух к нему на суд вели.

И вот стоят старушки оробело
Пред грозным судиёй, шепча молитвы стих…
«Вы для чего свершаете такое дело,
Что оставляете детей в живых?»

«Помилуй, царь! – старушки отвечали. –
От непосильно тяжких полевых работ
Рожать все женщины уж очень быстро стали:
Пока придёшь, дитя уже живёт…»

Смутился царь, в словах их чуя правду,
И повивальных бабок с миром отпустил…
Народ построил им дома в награду,
Господь же много благ им сотворил».

А фараон, сатрапам уж не веря,
Собственноручно третий издаёт указ:
Безжалостность тирана, кровожадность зверя
В нем выставил он миру напоказ.

Указ гласил: «Сим для борьбы с растущим
И сильным племенем еврейских сыновей,
Пока не сделалось опасным и могучим,
В Гесем Мы посылаем палачей.

Последним же повелеваем строго:
Искать еврейских новорожденных детей,
Сынов бросать в реку как жертву Сету-богу*,
В живых же оставлять лишь дочерей».

Казалось, для Иакова потомков,
Забывших веру предков, судный день настал;
И к Господу отцов взывали с плачем громким,
Чтоб Он им избавителя послал.

Достигли вопли до небес
Порабощенного народа:
Случилось чудо из чудес –
Родился вождь, герой исхода.

О Левий! Славен ты в веках:
Тебя избрал сам Вседержитель!
Родился он в твоих шатрах,
Пророк добра и избавитель.

Родился он в тревожный час,
Повсюду палачи шныряли;
Блюдя драконовский указ,
Они младенцев в Нил бросали.

Отец, измученная мать
С ним день и ночь в тревоге были,
Три долгих месяца, как тать,
В укромном тайнике хранили.

Дрожа всем телом, при луне
Младенца грудью мать кормила.
Как часто видела во сне
Она его в объятьях Нила!

То был кошмарный жизни сон, –
Все в доме стали маньяками,
Стал не по-детски тих Аарон,
Поблекли щёчки Мариами.

…Но становилось всё трудней:
Ребёнок быстро развивался
И в девяносто с лишним дней
Столь бурным визгом забавлялся,

Что в дом могли в нежданный миг
Нагрянуть ревностные слуги.
И вот тогда на страшный риск
Решились бедные супруги…

Придумала мать хитроумный свой план,
Не ведая, что он ей Богом был дан:
Не раз Йохаведа на Ниле бывала
И дочь фараона там часто видала,
Как та в одном месте со свитой своей
Купалась в реке, и охрана при ней.
Она каждый день приходила на реку:
Имела принцесса такую утеху.

Претил ей отца-фараона указ,
О том Йохаведа слыхала не раз.
И вот мать ребёнка корзинку сплетает,
Рыдая, надёжно её осмоляет,
Кладёт малыша и относит в тростник,
В то место реки, где принцесса свой лик
И тело своё орошала водою,
Любуясь собой и своей красотою.

Взяла мать с собою и дочь Мариам
И ей поручила всё время быть там;
Гулять там и бегать, по-детски резвиться
И быть начеку, если что-то случится.
Случилось всё так, как и думала мать:
В реке искупавшись, принцесса гулять
Со свитой своей захотела вдоль Нила
(Она с тростниками немного дружила).

Вдруг слышит она детский плач в камышах
И видит корзинку, а в ней малыша.
Принцесса, тому удивившись немало,
Рабыне велит, чтоб корзинку достала,
И та из реки странный «клад» извлекла,
Корзинку к принцессы ногам принесла.
Та нежно над милым младенцем склонилась,
Его приласкала, как мать. Умилилась.

Она догадалась, чей мог быть малыш,
В корзинке отправленный в нильский камыш:
Конечно, еврейский! «Указ фараона
Заставил людей поступить незаконно».
В душе осуждая отцовский указ,
Принцесса своим тут служанкам приказ
Даёт, чтоб ребёнка они спеленали
И в царский дворец чтоб немедля забрали;

Ребёнка взяла под опеку свою.
Так вмиг оказался он как бы в раю.
Но где же кормилицу взять для ребёнка?
Вдруг шустрая к ней подбегает девчонка:
– Я знаю, кто может кормилицей быть!
– Сходи-ка за нею! – Бежит во всю прыть
Сестрёнка за мамой и ей сообщает,
Что дочь фараона её приглашает…

Так волею неба в родительский дом
Вернулся младенец окольным путем,
Чтоб вновь у груди материнской резвиться.
Не нужно уж было с ним больше таиться
Несчастным супругам: ему не грозил
Безмолвной пучиной прожорливый Нил, –
Приёмного сына капризной принцессы
Не смели бы тронуть и лютые бесы.

Один раз в неделю, в день солнца, пред ней
Всегда представал мальчуган Моисей,
Одетый служанками в пышные ризы.
Её забавляли смешные капризы
Приёмыша милого: каждый из них
Велела она исполнять в тот же миг.
В лет восемь был взят он из отчего дома,
Чтоб жить при царевне в дворцовых хоромах.

Как только явилось дитя во дворец,
К нему прикреплён был наставником жрец:
Царевна велела учитъ мальчугана,
Как всякого отрока царского сына.
Придворные слуги теперь по утрам
Водили его в фараоновский храм
В ученье к мудрейшим жрецам и пророкам,
Оракулам царским и магам востока.

За мудростью мудрость усваивал он,
Как будто для мудрости был и рождён.
Но так же как к мудрости, к пышным нарядам,
Прелестным служанкам, роскошным палатам,
К своей колеснице, к своим рысакам,
К ему подаренным принцессой рабам,
К весёлому кругу приятелей знатных,
К придворным забавам, пустым, но приятным, –

Ко всем этим благам привык Моисей.
Как принц, был красив он, силён, как плебей,
И мудр, как отшельник. И титул вельможи
Ему был пожалован вскоре. И все же
Его не прельщали ни титул, ни власть,
Ни честь в фараонову свиту попасть.
Не этот был жребий ему уготован:
Однажды поведала мать ему, кто он.

Он понял: своею завидной судьбой
И жизнью счастливой обязан он той,
Которой столь дивным путём он достался,
Которую матерью звать не решался…
И в памяти всплыло всё детство его,
И понял тогда он, зачем, для чего
Ему, малышу, говорила все снова
Про предков она и про Бога живого,

Учила единого Господа чтить,
Законы Его уважать и любить,
Еврейским обрядам, молитвам учила,
Родному наречью, и идолов Нила
Она мертвецами немыми звала.
Припомнилось, как она слёзы лила,
Когда забирали дворцовые слуги
Его навсегда из еврейской лачуги.

Узнав эту тайну, шестнадцати лет,
Он Господу Богу дал твёрдый обет:
Вернуться однажды к родному народу
И вывесть из рабства его на свободу!
О юноша пылкий! Нелёгок твой путь,
Былое не просто ведь перечеркнуть,
Не просто отречься от жизни вельможи,
Коль с детства, с пелёнок ты в роскоши прожил;

Не просто прийти и сказать беднякам:
«Я ваш избавитель, я волю вам дам!»
И сколько мучений, и сколько терзаний,
Неясных надежд, а порой колебаний
На этом пути повстречалось ему –
Известно лишь в небе Творцу одному.
И так одинок был он в этих бореньях,
Что смерти, случалось, просил на коленях.

А годы текли, словно Нил голубой,
И жил Моисей как бы жизнью двойной:
То буйным забавам двора предавался
И жизнью роскошной сполна упивался,
То призраком мрачным ночами бродил
Иль их в созерцаньи небес проводил;
То плавал по Нилу в челне он дворцовом
В кругу музыкантов, певцов и танцоров,

То ехал в Гесем и с печалью взирал,
Как там угнетенный Израиль страдал.
И часто в кошмарных ночных сновиденьях
Пред ним представали родные селенья,
Безрадостных дней и мучений полны;
Он слышал стенанья и вопли родных,
Он жалобы слышал, отчаянный ропот,
Проклятья судьбе и молитвенный шёпот;

Он слышал бряцание рабских цепей
И яростный свист беспощадных плетей.
Из тьмы на него, как святые скрижали,
Глаза материнские скорбно взирали,
Печали и нежности дивным венцом
Окутано было родное лицо.
Он видел в нём боль и следы отчаянья,
Безмолвный укор и всю страсть упованья.

И после таких безотрадных ночей
Покой свой надолго терял Моисей,
И долго одна только мысль им владела:
«Бессмысленно всё, что творил я и делал,
На что свои мысли и ум расточал…»
Средь роскоши он по Гесему скучал.
И, блудному сыну подобно, дорогу
Обратно искал он, к родному порогу.

Однажды – в который уж раз! – Моисей
Гесем объезжал в колеснице своей
В тяжёлых раздумьях. Опять в сновиденьях
Он видел собратьев своих. На коленях
Они с громким воплем взывали к нему
Разбить их оковы, разрушить тюрьму.
… Страданий в Гесеме он видел немало,
Но то, что пред взором внезапно предстало,

Его потрясло: надзирателя бич
Раба, выжигавшего в формах кирпич,
Собрата его, молодого еврея,
Нещадно хлестал. И от гнева бледнея,
Восстал Моисей и в порыве слепом
Пронзил он обидчика острым копьем…
Евреи, свидетели праведной мести,
В немом изумленьи застыли на месте.

А странный заступник, дав мести урок,
Зарыл труп мучителя спешно в песок
И тотчас в своей колеснице умчался…
Но тайной поступок его не остался:
Израильский люд свой ретивый язык
Держать за зубами давно уж отвык…
… Дня два погодя Моисей появился
В Гесеме опять, и опять возмутился:

Два рослых еврея, юнец и седой,
Затеяли драку промежду собой.
Сойдя с колесницы, он в драку вмешался,
Разнял драчунов, и узнать попытался,
О чём у них спор. И коль старший молчал,
То юноша дерзко ему отвечал:
«Кто ставил над нами тебя судиёю?
Иль хочешь расправиться так же со мною,

Как с тем египтянином?..» Тут Моисей,
Оставив Египет, бежал поскорей…

Бежал в самый раз: при дворе уже знали
О том, что он сделал; его уж искали
Ретивые слуги и стражи царя –
В столице, в Гесеме, на Ниле – но зря…
Беглец в этот час на восток удалялся,
В песках его след одинокий терялся…

Пустынной дорогою диких степей
Дней двадцать под зноем шагал Моисей.
Питался он травами, их семенами,
Каких-то неведомых злаков корнями;
Кустарников скудных плоды он жевал,
В горячем песке и в пыли ночевал.
Он знал этот путь по египетским планам,
И к дальним сородичам, к Мадьянитянам,

Хеттуриным* внукам пришёл, наконец,
Оборванный весь, изнурённый беглец.
Придворный наряд его, некогда модный,
Похож стал на вретище, пыльный и потный.
Пройдя столь большой изнурительный путь,
Присел у колодезя он отдохнуть.
Семь девушек резвой, веселей гурьбою
Отару овец привели к водопою.

За нищего принятый ими беглец
Не трогал ничем их девичьих сердец:
Бродяг и бездомных скитальцев немало
У их родника до сих пор отдыхало;
По странам востока и ночи и дни
С сумой на плече побирались они.
Кипит у колодца работа, что надо!
Течёт и струится живая прохлада

Вокруг родника в желобах для скота.
Сверкают улыбки, алеют уста,
Искрятся глаза шаловливых пастушек.
И смотрит украдкой беглец на подружек,
Устало склонившись главой на ладонь:
Стройны и прелестны, не девы – огонь!
Но вот пастухов вдруг ватага шальная,
Откуда невесть, словно коршунов стая,

На них налетела: отары свои
Решили они побыстрей напоить.
Раздумывать долго невежи не стали
И мигом девиц от колодца прогнали.
Беглец возмущённый сдержаться не смог:
Поднявшись, он сбил двух обидчиков с ног.
Другие, напуганы страшным ударом,
Опешив, к своим удалились отарам.

В немом восхищеньи, сверкнув, как алмаз,
Застыли четырнадцать девичьих глаз,
Под взглядом которых заступник смутился,
Но тут же, отвесив поклон, извинился,

Как принято было у знатных людей.
Помог им и скот напоить Моисей.
И стало ещё веселей у колодца,
Еще веселее струится и льётся
Вода в желоба; и не видно конца
Смешным и шутливым речам молодца.

И брызжет веселье, и радугой влага,
И нравится девам весёлый бродяга.
А тот очарован: не сводит он глаз
С Сепфоры-красы, королевы проказ. …
Но дело к концу… И утихли забавы.
Шалуньи гурьбой, озираясь лукаво,

Уходят домой. Сиротеет родник.
В уныньи беглец головою поник
И, долу склонясь, у колодца садится
Опять он, на прежнее место, и длится
Его одиночества жуткая быль.
Уныло колышется серый ковыль.
Свой путь завершает дневное светило.
Унылость пастушья свирель подхватила,

Привычно сзывая к ночлегу стада.
И путник с молитвой, не зная, куда
Главу прислонить, обращается к Богу:
«Всесильный Отец! Укажи мне дорогу
К тому очагу, где мне жить суждено –
Слугой, пастухом иль рабом – всё ровно.
Я с детства скитался – сначала в хоромах,
Теперь вот скитаюсь в степях незнакомых.

Не знаю, где дом мой и где мой народ.
Дай силы скитальцу, избавь от невзгод…»
И как бы в ответ на благое моленье
Сепфора предстала пред ним, как виденье,
Волшебница-фея. Прекрасна, стройна,
«Заступник наш добрый! – сказала она. –
Да будет с тобой на пути Вседержитель!
Меня за тобою послал мой родитель.

От нас он узнал, как ты ловок и строг,
Как нам, дочерям его, славно помог,
И хочет тебя своим гостем он видеть.
Он ждёт. Не изволь старика ты обидеть
Отказом своим», и, зардевшись, как мак,
Приводит она в свой семейный очаг
Усталого путника. Тот же в смущеньи:
Навстречу ему мадиамский священник

Идёт в окруженьи своих дочерей,
Тех самых, которым помог Моисей
Отару овец напоить у колодца.
«Мой сын, я узнал, что в груди твоей бьётся
Орлиное сердце, – сказал ему жрец. –
Поведай нам, кто ты и кто твой отец».
И слушают все, и краснеет Сепфора…
…Остался надолго в семье Иофора,

Сородича дальнего, беглый бунтарь.
За труд же пастуший отдал ему в дар
Священник красавицу дочь свою в жёны.
И жил он, счастливый, в Сепфору влюблённый,
В земле Мадиамской, не ведая зла.
…Два сына Сепфора ему родила.
И всё же во дни этой сладостной жизни
Он думал, он помнил о рабской отчизне…

1973, 2025

Владимир ВОЛЫНСКИЙ

Поэт